Касательно реальной истории говорят, что главный ее урок следующий: она никогда никого ничему не научила. Даже если мы пытаемся прилежно усвоить ее уроки, то они оказываются бесполезны для нас по той простой причине, что одна ситуация никогда не повторяется дважды. Опыт предков ничему не может научить нас, поскольку время, когда он мог быть эффективно применен, уже безвозвратно миновало.
Однако люди, хоть сколько-нибудь неравнодушные к прошлому, никогда не перестанут интересоваться двумя вопросами: что было бы, если события в какой-то временной точке повернулись не так, а иначе? Как мог бы повлиять на историю наш современник, окажись он в прошлом? Если первый вопрос нередко затрагивается профессиональными историками, то второй ставится почти исключительно фантастами. Но от этого он не становится менее значимым для тех, кто желает узнать, чего хочет современный “средний человек”, как он оценивает свою способность повлиять на ход событий и, главное, какие уроки он извлек из мировой истории и конкретно истории России? В конечном счете, большинство книг альтернативно-исторического жанра пишутся “средними людьми” (в хорошем смысле — пусть писатели не обижаются!) для “средних людей”, а героями их являются все те же “средние люди” — иначе они не вызывали бы у нас отклика и читать их нам было бы не так интересно. Конечно, какие-то бонусы вроде владения боевыми искусствами герою, отправляемому в прошлое, давать почти всегда необходимо. Но интерес ведь состоит в том, что изменить историю герой может скорее не благодаря бонусам (они для того, чтобы выжить в первое время, не более), а благодаря своим вполне обычным для нашего времени знаниям и способностям.
Два попаданца
Во многих произведениях отечественных и зарубежных фантастов наш современник1 попадает в прошлое или вообще в другой мир. Часто этот мир средневековый, фэнтезийный, с магией и т.д.
1 Мы будем называть его “попаданцем”, как это принято среди любителей произведений данного жанра.
Хотя попаданцы в иные миры не являются объектом нашего интереса в этой статье, мы не можем совсем пройти мимо них по той причине, что это все те же “наши люди”. Т.е. те же самые “средние люди”, которых другие авторы отправляют в прошлое. Все же некоторые различия существуют, и мы специально коснемся их ради того, чтобы на фоне портрета попаданца в иные миры некоторые характерные черты попаданца в прошлое проявились ярче.
Итак, являются ли путешественники в иные миры и попавшие в земное прошлое попаданцами одной природы? Во многом на этот вопрос можно ответить положительно. В конечном счете, все эти люди — наши с вами современники со всеми вытекающими отсюда последствиями. Далее начинаются некоторые различия.
Попаданец в фэнтезийный мир часто до некоторой (иногда большой) степени чужд своему родному миру. Например, увлекается не тем, чем большинство, имеет другие ценности и даже выходящие за рамки обыденного способности, например, экстрасенсорные. Другой, новый мир ему соответствует гораздо больше, поэтому он в нем успешно ассимилируется. “Ubi bene, ibi patria”.
Попаданец в прошлое обычно не испытывает особых проблем в родном мире. У него тоже могут быть увлечения, которые у большинства современников не пользуются особой популярностью — например, боевыми искусствами или историей — вплоть до участия в ролевых играх и т.д. Что накладывает определенные штрихи на его систему ценностей. В целом же — довольно успешно социализированный человек. Правда, это не мешает ему столь же успешно ассимилироваться в прошлом и даже существенно изменить его “под себя”. После чего не очень хочется возвращаться назад. Тут уже работает не принцип “Ubi bene, ibi patria”, а скорее принцип “self made man”, установка чуть ли не колониста времен европейской экспансии.
Попаданец в фэнтезийный мир часто вызывается туда ради выполнения какой-то очень важной миссии. (Случаи, в которых герой просто делает успешную магическую, военную и политическую карьеру, нам в данном случае не интересны, хотя и могут представлять ценность с развлекательной точки зрения.) В этом мире он оказывается не случайно, даже если его никто специально не вызывал. Просто — возникли проблемы, которые не решаются без вмешательства извне. Тогда герой данный мир спасает, нередко корректирует отклонения в естественном развитии этого мира, которые возникли благодаря чуждому вмешательству или стали плодом внутреннего развития. Но тут надо заметить, что такого рода герой обычно существо скорее консервативное, чем наоборот, что неудивительно для спасителя и восстановителя статус-кво. Даже если он вынужден вносить некоторые изменения в новый мир, например, насаждать элементы науки, техники, новые вооружения и т.д., то это не делает из него революционера или реформатора по мировосприятию. Ведь это только для иного мира его деяния кажутся чем-то необычным, сам же герой действует по привычному шаблону, просто отчасти меняя окружающую среду под себя. Он изменяет мир как внешняя сила, ни революционная, ни консервативная сама по себе, просто — другая.
Впрочем, для фэнтезийного попаданца такая роль неудивительна. Ему вовсе не надо быть чем-то особенным. Здесь и так целый мир особенный. Попаданец оказывается в нем чаще не для того, чтобы учить кого-то, а чтобы научиться жить другой жизнью — той, которая ему больше подходит по внутренним склонностям.
Если читатель подумал, что попаданец в земное прошлое является психологической противоположностью своему фэнтезийному близнецу, то он ошибается. Попаданец в прошлое еще более ограничен в своем революционно-реформаторском потенциале. В каком-то смысле он — антиреволюционер до мозга костей. Попаданец в фэнтезийный мир чужд этому миру и тем самым невольно может стать революционизирующим фактором. Но его альтернативно-исторический аналог попадает в свой же родной мир!
Что это значит?
В общих чертах он уже знает, как наш мир будет развиваться, что произойдет через 300, 200, 100 или менее лет. Он знает, какие проблемы возникнут и какими способами они будут решаться, какие факторы дадут кому-то преимущества, а для кого-то окажутся фатальными и т.д. С высоты времени своего рождения он знает, какие мероприятия окажутся эффективными для достижения определенных целей, а какие ошибочными. Иными словами, у него уже есть готовое представление о том, что ведет к успеху во всемирно-историческом масштабе, а что нет, какие пути правильны, а какие ведут в тупики. После всего этого ему лишь остается выбрать верный путь и уклониться от неверных; в конечном счете, подвести своих предков к выстраданным ими же решениям… только пораньше.
Действуя в пределах набора уже известных решений, такой попаданец принципиально изменить мир не может. Если все слагаемые успеха известны, то от их перемены сумма не меняется. Но что меняется? Меняется список победителей и побежденных, “проигравших историю” и выигравших. Огрубляя: те, кого били раньше, в альтернативном варианте сами побьют своих обидчиков. Кто был богатый, станет победней — и наоборот. Кто владел половиной мира, существенно потеснятся. В целом же мир останется тем же самым, он не станет ни лучше, ни справедливее. Потому что авторы, как правило, не посылают в прошлое таких безумцев, которые хотели бы навеять “человечеству сон золотой”. У них на таких безумцев иммунитет.
Есть ли у попаданца идеология?
Сразу отбросим произведения, в которых “наш” человек успешно адаптируется и принимает правила того мира, в котором оказался, не пытаясь их изменить. Это развлекательное чтение, не более. Нас интересует человек, меняющий другой мир, будь то фэнтезийный или же мир нашего собственного прошлого. Чем он руководствуется?
В ряде произведений герой явно руководствуется определенными политическими если не взглядами, то симпатиями. Он может быть либералом, монархистом или сталинистом (точнее — сторонником советского строя).
Либеральные попаданцы действуют в цикле Василия Звягинцева “Одиссей покидает Итаку”. Группа интеллигентов конца 1980-х попадает то ли в наше прошлое, то ли в альтернативную ветвь истории, получает доступ к инопланетным технологиям, переигрывает Гражданскую войну отчасти в пользу белых и организует что-то вроде Острова Крым. Другой условный либерал — Дмитрий Беразинский. В его книгах — “Путь, исполненный отваги”, “По ту сторону черной дыры” — переделка российской истории попаданцами начинается со времен Петра Первого, на место которого ставится Софья. Можно начать вообще со времен Смуты, как у Алексея Махрова в “Вихре времен”: тут симпатии наших современников отдаются цивилизованному и приятному во всех отношениях Лжедмитрию Первому. У Дмитрия Шидловского (“Враги”, “Противостояние”) в прошлом оказываются два университетских друга: один — сторонник социализма, другой — либерал. Либерал действует в загодя (в других книгах цикла “Орден”) созданной буржуазно-демократической Северороссии, государстве на территории примерно Ленинградской области и Прибалтики; сталинист же проходит карьеру революционера, а потом партийного и хозяйственного работника. Симпатии автора явно на стороне первого.
Среди произведений с монархическими попаданцами можно отметить сериал Александра Прозорова “Боярская сотня”, в котором уже целая тусовка реконструкторов попадает в начальные годы правления Ивана Грозного и по мере сил способствует ему во всех начинаниях — от политических до промышленных и военных. Единственный отщепенец, сторонник западной цивилизации, откалывается и всячески вредит России с турецкой территории. У Валерия Елманова в цикле “Обреченный век” разворачивается альтернативный вариант истории, где в результате вмешательства группы попаданцев Русь объединяется еще перед началом монгольского нашествия и превращается в могучую империю, безусловного мирового гегемона. К условно монархическим попаданцам можно отнести героя цикла Евгения Красницкого “Отрок”, там в еще более ранний период Киевской Руси попадает не воин, не ученый, а профессиональный управленец. Сериал не закончен, но, судя по вышедшим трем книгам, подрастающий отрок лелеет объединительно-монархические замыслы.
“Сталинистские” попаданцы, т.е. сторонники советского строя, оказываются в прошлом накануне Великой Отечественной или в ее начале, как в книгах Владислава Конюшевского “Попытка возврата” и Сергея Буркатовского “Вчера будет война”. Они по мере сил помогают выиграть войну СССР. Герой первой книги, обладая военными навыками и техническими познаниями, выступает как боевик и советник самого Сталина, якобы способный предвидеть будущее. Более скромный и по-человечески привлекательный герой Буркатовского — обычный веб-дизайнер и никакой не супермен. Сыграв роль советника Сталина на начальном этапе, он уходит на фронт и там погибает, как миллионы советских людей.
Очень многих попаданцев по идеологическому критерию идентифицировать весьма непросто. Герои с явными вроде бы либеральными симпатиями (как в произведениях Шидловского, Беразинского или Махрова) охотно помогают царям и королям, способствуют укреплению их власти. Герои Конюшевского и Буркатовского вполне могут быть квалифицированы не как сталинисты, а как патриоты своей страны. При чтении других произведений жанра альтернативной истории возникают еще большие затруднения. Видимо, срабатывают ограничения грубой идеологической классификации.
Как, скажем, квалифицировать взгляды главного героя в “Командоре” Волкова? Оказавшись в прошлом, после своей бурной пиратской одиссеи он с командой прибывает в Россию и начинает активно помогать Петру Первому. На монархиста он при этом нисколько не похож. Просто заботится о промышленном и военном развитии родины. При реформаторе Петре это в некоторых отношениях делать проще. Другая героиня, тоже пиратка — из цикла Елены Горелик “Не женское дело”, — в отличие от волковского командора в Россию вообще не наведывается, а организует эгалитарную, промышленно и научно развитую республику в Карибском море. Однако и о России не забывает. Меняя потихоньку мировой расклад сил, она делает это с расчетом на то, что у ряда европейских стран в альтернативной истории возникнут такие проблемы, что им будет не до России. И та сможет развиваться спокойнее. Особенно если опять-таки поспособствовать укреплению власти Софьи, а молодого Петра выписать к себе на обучение-воспитание… Все это нельзя назвать ни монархизмом, ни либерализмом.
Еще более характерные примеры идеологической неквалифицируемости мы находим в ряде появившихся за последние годы произведений, в которых наши современники оказываются в России конца XIX или начала XX века.
Герой цикла Глеба Дойникова “Варяг” дает согласие на перенос своего сознания в тело командира крейсера “Варяг”. Вслед за главным героем по той же “дорожке” во времена русско-японской войны следует еще несколько наших современников. Понятно, что война с Японией начинает разворачиваться иначе, чем в реальности. Кроме того, овладев доверием Николая Второго, попаданцы склоняют его к неотложным социальным и экономическим реформам.
Примерно так же обстоит дело в цикле “Господин из завтра” Алексея Махрова, Бориса Орлова и Сергея Плетнева. Только у них простой русский инженер оказывается сразу в теле юного цесаревича Николая Второго, а еще несколько друзей и знакомых, обладающих широким спектром познаний и навыков, в телах других членов царской семьи, военных, промышленников. Конечно же они развивают науку и технику, заключают союз с Германией, организуют спецслужбы, проводят некоторые социальные реформы. Японию, воспользовавшись нападением на молодого Николая, когда он ее посещал, решают задавить, пока она еще маленькая.
В “Кавказском принце” Андрея Величко герой, обладающий возможностью перемещаться из своего времени в параллельный мир России начала XX века, помогает великому князю Георгию Александровичу, лечит его от туберкулеза, потом способствует тому, чтобы он стал императором и т.д. И, конечно, периодически таскает из своего времени нужных людей, технологии, технику. Разумеется, он развивает технику, в первую очередь военную, модернизирует промышленность, строит железные дороги, заключает союз с Германией, выигрывает войну с Японией, а потом мирится и дружит с ней. В итоге происходит небольшая победоносная война с Англией.
Герой “Спекулянта” Валерия Самохина, после удара по голове очутившийся в прошлом, на рубеже XIX—XX веков, в теле купеческого сына обладает помимо боевых навыков не столько знанием науки и техники, сколько знанием финансовых технологий. Их-то он и применяет с размахом. Вначале — чтобы стать богатым, а затем — чтобы ввергнуть мир в экономический кризис и принудить ведущих финансовых магнатов инвестировать в российскую экономику. Потому что в спланированной им ситуации для них это остается единственным способом сохранить благосостояние. И, конечно, чтобы не появилось лишних денег для финансирования злополучной Японии, которая, как известно, вела войну с Россией в долг. К сожалению, в финале героя опять бьют по голове, и мы лишаемся возможности увидеть, к чему привели его действия на благо России.
К этим книгам можно добавить “Тринадцатого императора” Н.Сомова и А.Биверова, а также “Главное — воля!” А.В.Андреева1.
1 В настоящее время они существуют только в электронном виде, но это не принципиально, поскольку нам интересен не факт издания или неиздания, а сами авторские представления о том, что наш “средний человек” будет делать в прошлом.
В первой из них герой оказывается в теле цесаревича Николая и раньше реального исторического времени наследует скончавшемуся Александру II, во второй наша современница обнаруживает себя в теле невесты Николая, Алисы Гессенской. Оба сразу развивают кипучую деятельность по реформированию армии, промышленности и государственного аппарата — с далеко идущими замыслами. Оба создают себе спецслужбы и начинают активно работать с общественным мнением вплоть до создания особых ведомств по манипуляции общественным мнением России и Запада. При этом у “тринадцатого императора” никаких особых политических симпатий не обнаруживается: свою задачу он видит в том, чтобы просто сделать Россию величайшей империей, дабы в далеком будущем предотвратить ядерную войну. Взгляды попаданки в теле Аликс представляют собой причудливую смесь воззрений Андрея Паршева и Сергея Кара-Мурзы… что, впрочем, мало влияет на ее конкретные мероприятия.
В общем, картина складывается следующая. Занимая либо высшие посты в государстве (вплоть до императора российского), либо приближенное к высоким особам положение, попаданцы начинают всячески развивать науку и технику, отстраивать промышленность и заключать выгодные союзы. Все это делается с двумя главными целями: чтобы Россия не проигрывала войн и чтобы в ней не случалось революций. Попаданцы укрепляют империю. Но при этом герои вовсе не тянут на полноценных монархистов. Авторы скорее посадили их на высокие посты ради облегчения реформаторской деятельности. Задача — столкнуть Россию с катастрофического пути, пока это еще можно сделать. Дается им на это не более 10—20 лет. Тут сразу слышится сталинское: “Мы отстали от развитых стран на сто лет. Мы должны пробежать этот путь за десять лет. Либо мы это сделаем, либо нас сомнут”. Правда, пробежать отпущенный срок авторы хотят не по-сталински — с минимальными жертвами. Это в альтернативной истории, конечно, возможно, если, выражаясь по-геймерски, активно читерствовать1. Чем герои и занимаются.
1 То есть в компьютерной игре путем введения специальных “кодов” давать себе разные преимущества, которыми противники, играющие честно, не обладают.
Окинем взглядом нашу политическую классификацию альтернативной истории в последний раз, дабы к ней более не возвращаться. Слишком уж многого она не учитывает.
Так что же, в большинстве альтернативно-исторических произведений вообще нет никакой идеологии и написаны они исключительно для развлечения читающей публики? Позволю себе с этим не согласиться. Кто хочет просто развлекать публику, в большинстве случаев выбирает гораздо менее трудоемкие жанры. Писатели-альтернативщики к таковым не относятся — для написания альтернативной истории надо иметь достаточно глубокие познания в истории реальной. (И не в последнюю очередь в истории развития науки и техники.)
На самом деле в большинстве альтернативно-исторических произведений есть общая идеологическая парадигма, которая не замечается только потому, что стала для нас привычной как воздух и вода. Это парадигма модернизации, точнее — “догоняющей модернизации”.
Что бы ни говорил “средний” российский человек о своих политических взглядах, у него есть столь же “усредненное” представление о “правильном” обществе и правильном пути исторического развития. Это так называемое модернизированное общество.
Поэтому когда такой “средний человек” забрасывается автором в прошлое, программа его действий автоматически нацеливается на то, чтобы история пошла “правильным” путем. Политические взгляды вроде монархических, либеральных или коммунистических, как мы могли увидеть, сами по себе роли не играют, мало влияя на то, что попаданец станет творить в прошлом или в ином мире по существу.
Он будет модернизировать общество по вполне определенному шаблону. Это шаблон ранних теорий модернизации примерно 1950—70-х годов. Согласно этому шаблону (по Нейлу Смелзеру) “в экономике отмечаются (1) появление новых технологий; (2) движение от сельского хозяйства как средства к существованию к коммерческому сельскому хозяйству; (3) замена использования мускульной силы человека и животных “неодушевленной” энергией и механизмами; (4) распространение городских типов поселений и пространственная концентрация рабочей силы. В политической сфере модернизация означает переход от авторитета вождя племени к системе избирательного права, представительства, политических партий и демократического правления. В сфере образования под модернизацией мыслятся ликвидация неграмотности, рост ценности знаний и квалифицированного труда. В религиозной сфере она выражается в освобождении от влияния церкви; в области семейно-брачных отношений — в ослаблении внутрисемейных связей и все большей функциональной специализации семьи; в области стратификации — в усилении значения мобильности, индивидуального успеха и ослаблении предписаний в зависимости от занимаемого положения”1.
В то же время в модернизированных обществах распространен тип личности, имеющий такие свойства: “(1) независимость от традиционных авторитетов, антидогматизм мышления, (2) внимание к общественным проблемам, (3) способность приобретать новый опыт, (4) вера в науку и разум, (5) устремленность к будущему, умение воздерживаться от удовольствий, (6) высокий уровень образовательных, культурных и профессиональных притязаний”2.
Неорганический органический модернизатор
Неудивительно, что большинство наших героев-попаданцев нельзя квалифицировать иначе чем как “просто модернизаторов”. Им ничего иного не остается. Стоит вспомнить, что сама по себе парадигма модернизации, как справедливо замечает Александр Тарасов, возникла, во-первых, в качестве альтернативы социализму, а во-вторых, “чтобы выработать для западной общественной науки оптимистическую парадигму исторического развития, отличную от той, что была популярна между двумя мировыми войнами — от концепции кризиса и “заката” западного мира, представленных именами Освальда Шпенглера, Арнольда Тойнби, Питирима Сорокина, Карла Ясперса и других”3.
1 Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996, с. 173.
2 Там же, с.174.
3 Тарасов А. Теория модернизации, вид оружия идеологической борьбы // “Рабочий вестник” (Пермь), № 71, 2004.
Все это как нельзя более подходит к нашей ситуации. В социализм в своем большинстве мы уже не верим. Правда, теперь у нас из того же корня, откуда на Западе выросли взгляды Шпенглера, Тойнби и др., растут воззрения сторонников различных версий русского “особого пути”, определенного нашей уникальной цивилизационно-культурной идентичностью. Однако, хотя подобного рода взгляды сейчас довольно популярны, так сказать, в теории, вряд ли средний постсоветский человек извлечет из них что-то практически полезное, оказавшись в прошлом и попытавшись изменить историю в русле какого-либо “особого пути”. Ему поневоле все равно придется действовать как прежде всего “абстрактному” модернизатору. Еще в 1926 году, когда Вениамин Гиршгорн, Иосиф Келлер и Виль Липатов в “Бесцеремонном романе” отправили уральского инженера в наполеоновскую Францию, чтобы изменить историю, их герой, при всех своих социалистических симпатиях, осуществлял во Франции вполне стандартную модернизационную программу. Новые вооружения, наука, техника, железные дороги, паровой флот, элементы конституционализма и т.д. — все это превращало Францию в могущественнейшую страну мира, которая легко сокрушала или подчиняла своих противников. Конечно же во имя прогресса. От ставшего ненужным под конец мавра-Наполеона авторы элегантно избавились с помощью торпеды. В наше время А.Громов в книге “Последний шанс для динозавра” обрисовал ситуацию, в которой герои, сбежавшие с отвратительно либеральной Земли будущего на отсталую планету, стремятся облагодетельствовать ее — т.е. своротить с пути, который ведет в бездуховный потребительский рай земного будущего. Взамен они хотят построить что-то вроде смутно ими самими представляемого традиционного общества. Вот только на пути к этому обществу им поневоле приходится заниматься все той же научно-технической модернизацией. Ведь надо создать индустриальную базу для завоевания всей планеты, чтобы потом насадить свои вообще-то исключающие модернизацию ценности.
Но наш современник в прошлом будет действовать как модернизатор не только потому, что более разумной стратегии ему не придумать в любом случае. Он просто такой по природе. Сделая скидку на отечественную специфику, мы без труда обнаружим, что подавляющее большинство попаданцев являются типичными индивидами модернизированного общества. Поэтому описываемые попаданцы могут занимать места князей, графов, прочей элиты, но ведут себя с людьми “демократично”, в них нет и не может быть сословной спеси. Это получается не специально, таковы их привычки, социальные инстинкты. Они насаждают вокруг себя нормы цивилизованного отношения к рабочему человеку, сами организуя профсоюзы. Даже занимая “посты” высшей аристократии, они способствуют введению ограниченного конституционализма. С революционерами они борются передовыми методами НКВД и Гестапо1, особенно с террористами. Но не гнушаются и использовать их “втемную”. Изменения, которые они производят, полностью укладываются как в сформулированные выше представления о модерновом обществе, так и в представления о том, что есть модерн по-советски и постсоветски. Иначе говоря, несмотря на развиваемую попаданцами бурную деятельность, они на самом деле не создают ничего нового.
1 Они учли опыт попаданца из “Бесцеремонного романа”, который, встречая сопротивление своим мероприятиям со стороны французских реакционеров, периодически восклицает: “Эх, чеки на них нет!” Наши современники едва ли не первым делом заводят себе что-то вроде “чеки” — сразу против реакционеров и революционеров. У них исторический опыт побогаче, чем у еще в чем-то наивного героя “Бесцеремонного романа”.
Тут мы сталкиваемся с тем стремлением, которое, похоже, овладело большей частью нашего общества, начиная с элит и заканчивая низами, с конца 1990-х. А именно — стремление ничего по большому счету не менять, не придумывать ничего нового. Все уже и так придумано, если не другими успешными народами, так нашими предками. Россия исчерпала лимит на революции, и теперь ей следует идти по пути уже опробованных кем-то решений. На этом в конце 1990-х сошлись практически все, начиная от либералов и заканчивая патриотами. Правда, в ситуации непредсказуемого будущего такая позиция выглядит сомнительной. Но для попаданца-то как раз такой проблемы нет! Перенос человека в прошлое открывает уникальную возможность действовать именно по шаблону. Ему уже известны правильные, т.е. оправдавшие себя в пределах известного ему прошлого стратегии развития, не говоря уж о конкретных технических решениях. Не надо изобретать ничего нового. Он уже знает, что при успехе последствия будут приемлемые. Главное — успеть и все сделать правильно.
Иными словами, в лице описываемых авторами попаданцев мы сталкиваемся с парадоксом. Безусловно, человек, который не хочет ничего менять в настоящем, не стал бы писать альтернативную историю, не стал бы выводить в качестве ключевых героев, стремящихся менять общество. Но эти авторы посылают в прошлое наших с вами современников, которые ранее согласились на то, что ничего нового в социальном и прочих планах придумать уже невозможно, что мир по большому счету изменить нельзя. Теперь, в реальной истории, до них начинает доходить потихоньку, что надо бы что-то поменять. Но, с их нынешним мировоззрением, они могут представить себя только меняющими… прошлое — и по известному шаблону.
И вот с таким противоречивым мироощущением герои и создавшие их авторы начинают менять историю.
Что из этого выходит?
Выходит то, что альтернативная история оказывается не слишком-то альтернативной. Просто делается так, чтобы те, кто выиграл в реальной реальности, проиграли в альтернативной. Пусть тот, кто реально стал первым, таковым не будет. Или пусть у него возникнут такие проблемы… Принципиально мир не меняется. В нем не побеждает коммунизм, развитие цивилизации не идет по биологическому вместо технологического пути и т.д. Жить новый мир будет по старым правилам взаимоотношений сильных и слабых, богатых и бедных, раба и господина. Других правил писатели за редким исключением не представляют. Правила существующие им кажутся справедливыми, естественными. Меняются только места глобальных игроков. Иногда такая смена доходит до абсурда, как в рассказе С.В.Муратова и Ф.А.Славкина “Благими намерениями” — про Россию, которая вместо США, которые сидят себе тихо, воюет в Афганистане и Ираке. Или же вообще Россия частично превращается в Америку, как в рассказе Ирины Андронати и Андрея Лазарчука “Заяц белый, куда бегал?”, в котором разворачивается альтернативный вариант истории, берущий начало не от казни декабристов, а от высылки их в Америку.
В целом этот мир справедлив, законы его верны. Одно плохо — история незаслуженно обидела Россию, обойдясь с нею по этим законам. А могла бы и сделать исключение. Желая изменить историю, авторы заставляют героев обманывать ее законы.
Но и в этом они тоже не оригинальны. Дело в том, что законы истории пытаются обманывать давно, причем не в фантастике, а в реальности. И не только в России, а в доброй половине мира, где осуществляется (или раньше осуществлялся) модернизационный транзит. Причем вполне себе альтернативно-историческими методами: руками натуральных “засланцев из будущего” с передовыми технологиями (в том числе и социальными). Ведь в конечном счете, как говорил еще Маркс, сегодняшний день развитых стран — это завтрашний день стран отсталых. Русские были едва ли не первыми, кто ходил по этой дорожке в реальности и ходит теперь. Так что стремление сыграть с историей крапленой колодой — это наш, можно сказать, национальный спорт. “По-честному” мы не можем быть самыми-самыми. Не сложилось. Но мы зато можем подсмотреть будущее в его техническом и социальном аспекте за границей (вариант — у социальных теоретиков). А потом перенести его к себе. Причем сделать это быстрее, не повторяя промежуточных этапов развития. Натуральный скачок в будущее, обычный для мышления попаданцев из фантастики.
Итак, попаданец — это однозначно модернизатор. По крайней мере, по отношению к средневековому или еще не далеко ушедшему от него контексту “наш” человек ощущает себя как вполне модерновый. Нисколько не хуже янки при дворе короля Артура, который тоже ведь был человеком модернизированного общества, только вековой давности. В книге Николая Якубенко “Игра на выживание” именно так и воспринимают себя два наших современника, оказавшихся в мире с магией и т.п. Из уст героя звучит прямо-таки манифест модерна как антитрадиционализма: “Я предлагаю начать менять этот мир последовательно и радикально. Пока мы принесли сюда только войну и убогое подобие прогресса. Но прогресс должен нести не только пушки! Он должен нести освобождение от вечного страха и глупой, бессмысленной работы.
Новые идеи, ценности. Технологии должны ломать старое мышление, быть лучом света, который разгонит мракобесие и принесет надежду на перемены. Технология будет двигателем этих перемен. В глобальном масштабе”.
Иными словами, когда мы обращаемся к прошлому на предмет самооценки, то проблем нет — мы воспринимаем себя как модерновое общество, а наш человек видит себя однозначно модернистом. Проблемы с самооценкой возникают в настоящем, поскольку модернизация модернизации рознь.
Как известно, различают две основных разновидности модернизации: органическая и неорганическая. Органическая модернизация естественна, как долго вызревавший продукт развития общества. Неорганичная являет собой ответ на внешний вызов со стороны более развитых стран и совершается путем заимствования нововведений, специалистов и т.п. извне. То есть неорганическая модернизация совершается путем целенаправленных усилий “сверху”, с экономики и политики, а не с глубинных культурных изменений. Разница между органической и неорганической модернизацией это разница между Россией и Европой.
В случае альтернативной истории мы наблюдаем попытку модернизации с заимствованием своего собственного опыта, который приобретен в будущем. Это опыт не только технический, но и социальный, и культурный. Строго говоря, модернизацию проводит индивид, являющийся продуктом неорганической модернизации. Он отлично знает это и ставит себе цель сделать модернизацию несколько более органичной. Что возможно только в условиях получения некоего преимущества — чтобы твоей стране не бросали таких в первую очередь военных вызовов, на которые она могла бы ответить только на пределе своих сил. В альтернативной истории поэтому концепция “догоняющего развития” элегантно преобразуется в концепцию “обгоняющего развития”. Попаданец — это обгоняющий модернизатор, действующий традиционными средствами модернизатора догоняющего.
Возникает впечатление, что фигура попаданца в отечественной фантастике пришла на смену фигуре другой, внешне близкой ему фигуры отечественной фантастики — прогрессора. По сути они оба обладают сознанием человека модернового общества. Но чем отличается попаданец от прогрессора? Практически всем. Начиная от того, что за прогрессором, в отличие от попаданца, обычно стоит сила развитой цивилизации, и заканчивая тем, что прогрессор не ставит цели изменить ход истории. Прогрессор, если брать его в изначальном варианте, каким он появляется у Стругацких, это фигура с больной совестью, разрывающаяся между жалостью к аборигенам и рационально обоснованным отказом от вмешательства в чужую историю — “потому так будет еще хуже”. Он боится быть богом, поскольку знает, что, как только уступит соблазну, тут же превратится в колонизатора и культуртрегера. Ни тем, ни другим он тоже быть не хочет, ибо помнит об отрицательном земном опыте культуртрегерства и колонизации.
Но самое важное отличие прогрессора от попаданца в том, что, кроме гуманистических соображений, его ничего не толкает радикально менять историю чужого ему мира. Прогрессор имеет теоретическое представление о том, что естественный ход развития данного мира весьма жесток сейчас и еще долго останется таким. Еще прольется много крови, совершится много несправедливости и т.д. Но это абстрактное знание. Как вся эта жестокость свершится, каковы будут жертвы, прогрессору точно не может быть известно. Он не провидец. Но он на опыте своего мира знает точно, что попытки форсированного развития редко приводят к чему-то однозначно хорошему.
Попаданец-модернизатор — это человек, не имеющий моральных и гносеологических ограничений прогрессора. Столкнувшись с каким-нибудь разделенным в себе Доном Руматой, он мог бы ему ответить на возможные упреки: “Не меряй меня по своей мерке. Я совсем не бог и не боюсь быть им, потому что все равно не смогу. Я не чужд этому миру, он мой. А вот это моя страна. Мне поэтому особенно не безразлична ее судьба. Это ты не знаешь, что будет через века, а я знаю. Ты боишься опасностей быстрой езды по дороге прогресса, тебе жаль аборигенов, которых раздавит “слишком быстро” несущаяся его колесница. Поэтому ты предпочитаешь не делать ничего. А я точно знаю, что бывает с теми странами и народами, которые отстают и потом платят страшную цену за то, чтобы догнать. Если тебя интересует цена, я тебе могу даже привести цифры и факты, достоверные в той мере, в какой их установила современная мне историческая наука. Так представь, насколько же мне жаль своих собственных предков? Поэтому я буду делать все, что в моих силах. И главное: в отличие от тебя, я знаю, что надо сделать, чтобы успешно изменить историю хотя бы для конкретно моей страны. Это ведь даже и не мое собственное знание, это знание моих предков, которые добыли его кровью и потом. Только теперь это знание придет по назначению не слишком поздно… Пока не поздно, я должен успеть! Ты говоришь мне, что я хочу купить счастье для своего народа ценой несчастья других. Ты призываешь меня пожалеть другие народы, которые в результате моего вмешательства проиграют. Какое мне дело до них? Разве эти другие, более везучие народы бескорыстно делились своими преимуществами с другими, когда обретали их? Нет! Они использовали их совсем для другого. Я такой же человек, как представители этих народов, не хуже и не лучше. И поступлю так же”.
Произнеся эту краткую, но энергичную речь, попаданец отправится вершить свои модернизаторские дела. А Дон Румата, отступив в смятении, поймет, что на сей раз мы, кажется,попали.
Потому что если верно то, что реальная история ничему не может научить нас, то, похоже, история альтернативная очень даже может. Она учит нас, что мы проиграли XX век не из-за того, что оказались не способны предложить человечеству действенной альтернативы развития, а потому, что просто оказались недостаточно модернизированы. Парадигма модернизации является сухим остатком, главной моралью, которую мы вынесли на сегодняшний момент из всей нашей истории последних веков.
Поэтому, будь наша воля, мы хотели бы просто “читерски” обмануть историю, которая незаслуженно обидела Россию, не сделав для нее исключения из своих законов. Мы ничего не забыли, но ничему и не научились.
Оригинал http://magazines.russ.ru/druzhba/2010/4/fi17.html
